Луч света в тёмном автобусе - Алексей Александрович Шепелёв

На остановке, когда мимо шёл автобус, Катя пряталась за боковиной – как бы мама из окна не засекла!

На Кольце мы встретили Пуха и ещё трёх-четырёх подружек и всею процессией отправились на променад до клуба. Понятие «фейсконтроль» тогда уже бытовало (и я на него надеялся: может, хоть поменьше будет вездесущей гопоты), но в клубы вообще пускали практически всех, с любого приличного look-возраста – как и продавали кругом курево и спиртное…

Я почуял неладное сразу, когда смекнул, что вокруг царит какое-то странное возбуждение, все странно переговариваются, а идём мы подворотнями. Пытался отозвать Катю поговорить, но она только весело отнекивалась, что «сейчас сам всё увидишь». Ну, веселье так веселье, думал я, всё же молодость. Кто же мог сразу знать, что один из участников нашей дэнс-туристической экспедиции на ночёвку домой уже не вернётся. И отгадайте, кто.

7.

Наконец, недалеко от клуба в одной грязной подворотне остановились: «Здесь!» Пух что-то звякающее выволок из тайника под кирпичами, маленькая Ксюша и рослая Роксана поспешили в заросли и лопухи писать и вышли оттуда с баклажками «запивки» и пакетом пластиковых стаканов.

Закуси не было никакой – о ней даже и речь не велась! – и все эти, извините, пятнадцати-шестнадцатилетние самостоятельные юницы, шкодливо-феминистически не обращая внимания на присутствие двух старших по возрасту мужланов (Пуху было 17, в 18 он умер от передоза), начали чуть ли не из горла раскушивать водку, то неумело запивая её ершистой газированной дрянью, то просто закуривая сигаретами.

Надо ли говорить, что я, видавший уже, наверно, все виды алкоперверсий, всё равно был несколько шокирован. Пытался образумить: сначала тактично, с шутками, потом, минут через пятнадцать, когда понял, что происходит, – и сколь это неэстетично, неэтично, механистично… Оказалось, что общий друг всех девочек Пух не собирался не только пить, но и идти в клуб. Он резко исчез: утопал по своим делам – гораздо, видимо, предпочтительным, чем все эти ритуальные пляски с зелёным сестринством Кольца в кольцах зелёного змия. А я был вынужден, как мог, увещевать и бороться – но всплески моих призывов к разуму так и тонули в бьющем фонтаном внезапном веселье. Все, в том числе и Катя, мгновенно сделались какими-то заворожёнными – ни бросить и уйти, ни утянуть их в клуб… Пару раз я выпил – да мне и пить в таких мерзостных условиях не хотелось!

Особенно мне было непонятно и даже обидно, что меня как-то вообще вынесли за скобки: у них это, видите ли, за месяц было запланировано! Могли бы преспокойно дома выпить – чессно-благородно, с какой-никакой закусью. И Пух, и все гёрлскаутс, да и вообще могли бы и кавалеров пригласить. Уж коли и меня-автора не боятся, и столь отчаянно настроены на кушанье, то гляди и заслуженные алкосталкеры показались бы не настоль монструозны. Тем более, что в пещерных моих чертогах собирались не ходоки по дамкам hot и do, но в основном возвышенные доброхоты донкихотские. Могли бы и потанцевать немного – хотя бы для разминки… Ещё логичней и проще – вдвоём бы с ней выпили. И может, не так уж и скучно: я мог бы и сольно выступить, чтобы она, все они надорвали животики, поразившись, «что вообще человек может в природе из себя являть». Всё лучше, чем подворотня.

С большим трудом, уже выбивая из рук стаканы и сигареты, пряча в лопухи недопитые баттлы, хватая и таща их всех по одной и пачками, я довёл всю эту делинквентную гурьбу до дверей с пришпиленной афишей «RAVE-PARTY!!!». Их с радостью пропустили. Они, как голодные к источнику, кинулись к коктейльному бару – та же водка, но разбавленная той же запивкой и в десять раз дороже.

Конечно, рейверского тут было не так уж чтоб через край… Раз пять я уже бывал с Катей в этих тогда только-только открывшихся клубах – и каждый раз недоумевал. Слетаются, как мошки на свет керосинки, все девахи – и заседают по углам, блестя зелёными зубами, часами мусоля очередной стакан или даже бутылку спрайта, стоящую как настоящая поллитровка! Мало-мальски серьёзное романтическое знакомство здесь невозможно (долбит музыка, все толкутся, нужны «лавэ на дринки»); а, извините, сниматься, просто-трахаться в сортире они тоже ещё неспособны. Всё же все наши знакомые школярки – это ведь девчурки умные, чего-то в жизни ждущие, для провинции тогда – вообще диво дивное.

И вот они сидят с напускным уставше-отшивающим взором, взирая-поражаясь, как и я, что многие вокруг уже не по погодке растелешились, не по-постсовсковому раскрепостились – тут и вам героини и героиньки клипа «Smack My Bitch Up», и стриптизёры эрастично-эластичные, и «снемаются-не-стесняются»… Веселье вроде, натужный карнавал. Но вообще ведь в нашем русском, послесоветском полушарии у всех, говорят, левое полушарие подтормаживает – поэтому кругом все взгляды стреляют депрессивно, пусть даже это и юные милашки в полутёмном, как сельский погреб, клубе иль автобусе. Но стоит лишь от этой затаённой достоевщины дорваться до прозрачной вонючей отравы – всё преображается. И городской клубешник, и сельский клуб, и даже автобус. Вот, полюбуйтесь на доченек!..

Нет, друзья-однополчане, впустую-вхолостую однообразно дрыгаться, пусть на каких-то там невнятных стимуляторах, – разве сопоставимо сие с родной синергийно-эмерджентной стихией разгула и плясок!

И вот и я, друзья, со школьно-сельских пор король танцпола, выступил на авансцену меж пяти распалённых палёной водкой и опалённых стробоскопными кометами дочек!.. Adelante[2], fuck-suck! Тут Prodigy ургентно полагается и припадочно загнуться буквой «зю» в нижний брейк камаринского!

Но музыка пока была другая, и Катя, как не пытался я её сразу выкружить, всё как специально уходила от персонального со мной со-дэнсинга.

Девочки были ничего, но более-менее растворены в почти непролазной мерцающей синеве (освещения и всеобщего угарного дыхания), так что сидящее по углам за столиками бычьё особо не обращало внимания на то, почему вокруг одного какого-то струщака вьются аж пять «готовых на всё» малолеток. А вот Катя… На неё уже стали обращать. И не гопники-ровесники привычные, а прямо при всей респектабельности бандюганские туши, широко заседающие и оценивающе наливающие кровью бельма. Вскакивали из-за стола, и когда она, шатаясь и пританцовывая, шла за очередным коктейлем, пытались перехватить-познакомиться.

Один раз её выручила Вар-Вара – брутальноватая, упруго-плотная, но симпатичная герла с Кольца, на несколько лет старше. С ней все были знакомы месяца два, и лишь недавно, перестав побаиваться – почти как меня! – начали говорить «нормальная» и понемногу с ней тусить, и уже не на Кольце, а всё в этих треклятых клубах. Она сама, как рассказывали, именовалась так грубовато-раздельно – «Вар-Вара», и, видимо, сама с первых слов знакомства рекомендовалась яркой этикеткой ориентации; даже я с ней несколько раз мельком общался.

Катя же, то ли интуитивно почувствовав опасность, то ли надразнившись, наконец-то примкнула ко мне в танце. Это, конечно, не медленный танец и не романтические извивы с короткой дистанцией, но всё же некое фронтальное сопоставление есть. Вот она предо мной – эта Катя Филиппова, танцует со мной! Аполлоническое, дионисийское, солнечное, лунное – всё в ней! Всё это как будто в ненашей, в перевёрнутой реальности, в какой-то преисподней: всё нестерпимо синее, ярко-салатовые светящиеся – вампирские! – зубы, бенгальские звёздочки глаз, в кроткой майке невидимые руки, блестящий над грубыми солдатскими штанцами живот – как будто безрукая Венера или – многорукая Лакшми, и вокруг калейдоскопом полуголых потных живых телес и неживых тел-теней мельтешит всякое…

Красное – синее, негатив инферно. Сатурналии! Сатурация – цвета и света, кислорода, спирта и прочей гадости в крови…

Под сногсшибательные, зубодробительные барабанно-световые трели я наращиваю частоту и амплитуду телодвижений. Смотря на меня, захлёбываясь смехом и алкогольно-химической радостью, заводится и она… Ну, вот посмотрим, на что ты способна! Ты с кем затеяла тягаться, желторотая дочинда?!.

Кате вдруг передают пластиковую бутылку (все потные, жадно глотают), а она, едва отпив, давясь, выплёскивает всю её мне в лицо! Нет, не всю – р-раз! – и вторую половину на пылающую фиолетово-синим негативом майку с товарищем Че.

Jah! жахнула! Ответная реакция просчитывается ушедшим в само-бессознательное мозгом в сотые доли секунд – я лишь смеюсь, задирая майку,